Вэй У Вэй (Wei Wu Wei, 14.09.1895 – 5.01.1986) — псевдоним человека, написавшего в период с 1958 по 1974 г.г. серию бесценных книг, разъясняющих все тонкости учений недвойственности — не только адвайты, но и буддизма (чань и дзэн), и даосизма.
Настоящее имя этого неординарного человека — Терренс Грей (Terence James Stannus Gray). Он родился в Англии в семье богатых ирландских аристократов.
Учился в самых престижных заведениях Англии — Итоне и Кембридже, но с учебой у него не заладилось – Итон он покинул через два года, а его учебу в Кембридже прервала война. Тем не менее, его личность невероятно многогранна — он был ученым и писателем, исследователем, египтологом, историком, публицистом, писал пьесы для театра, был театральным режиссером, продюсером и директором, виноделом, владельцем скаковых лошадей, путешественником и мистиком. Он был дважды женат, оба раза на дочерях русских аристократов.
Первая жена была из семьи Римских-Корсаковых, вторая была принцессой Грузии. Его конь по имени Заратустра выиграл Золотой Кубок, победив на королевских скачках в Аскоте. Созданный им экспериментальный театр в Кембридже под названием Festival Theatre стал знаменит на всю Европу и перевернул британские представления о театре. Несколько раз он приезжал в Россию и написал несколько книг о «новом советском театре».
Некоторое время он жил в Мексике, изучая культуру ацтеков, и, вернувшись в Англию, взял себе псевдоним Кецалькоатль. Затем он все бросил и уехал во Францию. Потом он путешествовал, был в Индии, Китае, на Тайване, в Японии. Об этом периоде его жизни известно крайне мало.
Достоверно известно лишь, что он несколько раз посещал Раманашрам в Тируваннамалае и встречался с Раманой Махарши. Именно в этот период он начал писать под псевдонимом Вэй У Вэй. Под этим именем он выпустил семь книг, а восьмую — последнюю — написал уже под псевдонимом О. О. О. (ноль в кубе, как он сам выразился). Этот удивительный человек всю жизнь пытался быть невидимым, скрываясь за псевдонимами и отказываясь фотографироваться, и в то же время жил такой яркой жизнью, что его невозможно было не заметить. Как писал о нем Поль Брантон (английский журналист, путешественник и ученик Раманы Махарши):
«Вэй У Вэй стал просветленным мгновенно и без учителя, подобно Рамане Махарши».
Рамеш Балсекар о Вэй У Вэе
«Переводя беседы Шри Махараджа на английский, я начал замечать в своем переводе отчетливое влияние стиля книг Вэй У Вэя. У меня нет сомнений, что проницательный читатель сразу заметит следы этого влияния. Помимо языка, мне показалось чудесной демонстрацией универсальности самого предмета то, что произведения ученого и практика философии Дао, такого как Вэй У Вэй, находящегося в тысячах миль отсюда (и вряд ли широко известного), находят свое подтверждение в словах реализованного джняни, такого как Шри Нисаргадатта Махарадж, чье образование, по его собственным словам, позволило ему лишь переступить порог безграмотности!»
История началась с того, что один друг подарил мне экземпляр книги Вэи У Вэя «Открытая тайна» более чем за десять лет до того, как я начал ходить к Махараджу. Когда я прочел ее в первый раз, я вообще ничего не понял, но мне повезло осознать, что эта книга — настоящее сокровище. И я отложил ее, чтобы ее случайно не выбросили вместе с другими книгами во время очередной уборки. А потом, по какой-то необъяснимой причине, я вспомнил о ней (точнее будет сказать, мысль о ней посетила меня) почти сразу после того, как я начал ходить к Махараджу. Не могу описать вам свои нескончаемые интеллектуальные замешательства, причиной которых стали эти двое — Нисаргадатта Махарадж и Вэй У Вэй! У меня постоянно было такое чувство, что они сговорились, чтобы тайно посмеяться надо мной! Это действительно был «сговор», но, как я осознал позднее, его целью было привести к внезапному пробуждению механизм тела-ума по имени Рамеш.
Когда я начал читать Вэй У Вэя (впоследствии я, должно быть, прочел эту книгу не меньше сотни раз—некоторые фразы, да и целые строки постоянно срывались с моих губ во время перевода бесед Махараджа), я поразился его потрясающему для китайца владению английским языком. И лишь спустя некоторое время я узнал, что Вэй У Вэй был не китайцем, а богатым ирландским аристократом по имени Терренс Грей, получившим превосходное образование в Оксфорде и прекрасно разбирающимся в винах и скаковых лошадях!
1. Время и пространство
Мы часто не понимаем природу и преувеличиваем важность «времени» и «пространства».
Нет таких «вещей» (они не существуют сами по себе): они обладают кажущимся существованием, то есть они «функционируют» только как механизм, позволяющий событиям, растянутым пространственно и последовательно, быть познаваемыми. Они сопровождают события и делают их развитие осуществимым. Сами по себе они не имеют никакого существования. Это видимости, и их кажущееся существование происходит из событий, которые они сопровождают и делают воспринимаемыми. Они гипотетичны, как «эфир», условны, как алгебра, — психические умозаключения, помогающие познавать вселенную, которую мы объективируем, и они не предшествуют и не сохраняются отдельно от сопровождаемых ими событий, а используются в функции каждого такого события, когда оно происходит.
Там, где нет событий, нет и необходимости во «времени» или «пространстве» — и в их отсутствие мы более не ограниченны, поскольку нет того, кто считает себя ограниченным.
Время — всего лишь умозаключение, придуманное в попытке объяснить рост, развитие, протяженность и изменение, которые составляют дополнительную ось измерения за пределом известных нам трех, под прямыми углами к объему. «Прошлое», «настоящее» и «будущее» — умозаключения, извлеченные из этой временной интерпретации следующего измерения, в котором возникает иллюзия протяженности. И, следовательно, все формы временности концептуальны и воображаемы.
Таким образом, прорицание, или предвидение, — это восприятие с дополнительной оси измерения, за пределом времени, под четвертым прямым углом, откуда, как в случае с каждым главным измерением, второстепенные воспринимаются как целое, и «причины» и «следствия» так же очевидны в том, что мы называем будущим, как и в том, что мы называем прошлым.Событие происходит только в уме воспринимающего — одного или нескольких, в зависимости от обстоятельств — и никакое событие не может быть ничем иным, кроме как памятью, когда мы знаем его. События — лишь психические переживания. События, или память о событиях, — это объективизации в сознании.
2. Псевдопроблема «страдания»
Кто может страдать?Только объект может страдать.Я не объект (никакой объект не может быть я),
нет ни я-объекта, ни я-субъекта, потому что они оба были бы объектами.Следовательно, я не могу страдать.Но кажется, что страдание есть, как и его противоположность, — как удовольствие, так и боль. Это видимости, но они переживаются. Кем или чем они переживаются?Они, очевидно, переживаются посредством отождествления того, что есть я, с тем, что не есть я, или, если хотите, тем, что не есть мы, иллюзорно отождествленным с тем, что мы есть.То, что мы есть, не знает боли и удовольствия.
То, что мы есть как таковое, вообще ничего не знает, поскольку нет никакой объективной сущности, чтобы испытывать переживание. Какими бы интенсивными ни казались ощущения, в сне проявленного они — следствия причин во временной последовательности, и вне временнойпоследовательности, в которой они развиваются,они не являются ни причиной, ни следствием.Нет никого, кто мог бы страдать. Нам кажется, что мы страдаем, из-за нашего иллюзорного отождествления с феноменальным объектом. Давайте, по крайней мере, поймем это.То что есть мы неуязвимо и не может быть не свободно.
3. Гипотеза воли
Кажется механизм жизни основан на предположении, что действия разумных существ — результат приложения воли со стороны каждого такого феноменального объекта.
Очевидно, однако, что они скорее реагируют, чем действуют, и что их жизнь обусловлена инстинктами, привычками, модой и пропагандой. Их образ жизни в первую очередь — набор рефлексов, оставляющий ограниченные возможности для намеренного и обдуманного, то есть целенаправленного действия, которое при поверхностном рассмотрении может показаться результатом волеизъявления, или, что называется, волевого действия.
Тем не менее «воля» — лишь умозаключение, поскольку как бы мы ни искали, мы не сможем найти прилагающую ее сущность. Все, что мы сможем найти, — это импульс, который будет казаться выражением концепции «я». И было бы несправедливо заключить, что такой импульс способен повлиять на неумолимую цепь причинности или, другимисловами, на процесс проявления, производящий видимые события, если только он сам не является элементом одного или другого.
II. Волеизъявление
Получается, что волеизъявление — это иллюзорное предположение, простая демонстрация со стороны наполненной энергией я-концепции, выражающаяся в неудаче или осуществлении и, таким образом, являющаяся источником и объяснением концепции кармы. Живые существа, таким образом, «проживаются», как часто указывается философами и отмечается метафизиками, и психосоматический феномен неизменно подвержен причинности. Вот почему чувствующие существа как таковые, как вновь и вновь повторяется в «Алмазной сутре», приписываемой самому Будде, не являются сущностями. И по той же причине, поскольку как феномены они не существуют, ноуменально — хотя они не могут быть сущностями или вообще чем-либо объективным — тем не менее, они есть ноумен.
А ноумен, будучи по определению абсолютно лишенным и следа объективности, не существует, не может быть, в каком бы то ни было смысле — поскольку все формы бытия непременно должны быть объективными. Здесь язык нас подводит, его надо оставить позади, как плот, переправивший нас через реку. Все, что мы можем сказать, — это: «То, или все, чем являются чувствующие существа, само не существует». «Волеизъявление», таким образом, хотя его и нет — феноменально это лишь видимость — есть ноуменально и может рассматриваться как объективизация ноуменальности. В этом контексте мы знаем его как буддхи, или праджню, интуитивное внутреннее видение и, когда мы знаем его, оно является нами самими, всем, что мы есть, которое — в этом знании — мы познаем, поскольку то, что мы есть, и есть познание этого.На самом деле это очень просто, пока не пытаешься облечь это в слова.
III. Определение воли
Пожалуй, проблему воли проще понять, если задать вопрос: кто прилагает волю и кто ощущает ее результаты?Феноменально есть видимая причина, которую можно назвать эго-волей, и психический результат, который может быть удовлетворением или разочарованием.Результат обусловленной «воли» — это следствие причин, для которых воля — опосредованная причина-следствие, и видимый психосоматический аппарат испытывает этот результат.И в отношении такой «воли», которая есть не-воля, у вэй, или бодхи, окончательным результатом будет интеграция.
Чтобы могла быть воля и ее результат, должна быть какая-то сущность, ее прилагающая и испытывающая этот результат. Если обнаружится, что такой сущности нет, тогда и воля не сможет существовать, кроме как в виде концепции.Ноуменально воли нет, потому что нет я. Феноменально только спонтанность ненамеренна.Но поняв, что воли нет, можно найти способ стать открытыми, причем именно эта «воля», которая есть не-воля, может освободить нас, кажущихся объектов, от ограниченности, вызванной отождествлением с объективизацией, которой мы никогда не были, не являемся и никогда не станем.
IV Наблюдения
Жить без волеизъявления — это противоречие в терминах (если только не поменять «жить» на «проживаться»).Не реагировать на события в результате понимания этого — значит жить без волеизъявления (или «проживаться»).Интеллектуальное понимание — это обусловленная причина. Интуитивное понимание может быть необусловленной причиной.Ибо причина и следствие разделены во Времени, но Безвременно они одно.
4. Говоря проще
Только объект может страдать, но феноменально субъект и объект, будучи одним целым, вращаются подобно монете, так что интервалы между рйе еС/асе (орлом и решкой) невоспринимаемы. Поэтому боль или удовольствие кажутся непрерывными.Ноуменально, напротив, нет никакого объекта, чтобы испытывать боль или удовольствие. Ноумен неуязвим, по-другому и быть не может. Ноумен — это непроявленныи аспект того, чем мы, чувствующие существа, являемся, а феномен — наше проявление.Поэтому в проявленном состоянии мы должны испытывать боль и удовольствие, а в непроявленном не можем переживать ни то ни другое. Оба аспекта постоянны и одновременны, один подчинен времени (которое сопровождает все проявление, делая развитие событий воспринимаемым), другое — безвременно.Ноумен — безвременное, беспространственное, невоспринимаемое бытие — это то, что мы есть, а феноменальность —- временная, конечная, воспринимаемая чувствами — то, чем мы кажемся как отдельные объекты. Феномены, будучи подчиненными времени, — непостоянные, иллюзорные фикции сознания, но они есть не что иное, как ноумен в проявлении, в контексте сна (одном из нескольких контекстов сна — психических состояний, вызванных сном, наркотиками, удушьем и т. д.). А ноумен — это ничто, ничто на уровне фактов, восприятия, сознания (а значит, объективно), то есть не вещь, кроме как в проявленном феноменальном виде.Таков смысл «загадочных» противоречий, излагаемых мудрецами: «форма есть пустота, пустота есть форма», «сансара есть нирвана, нирвана есть санса- ра», «феномены и ноумены есть одно» и т. д.
10. Абсолютное о нас
Несмотря на видимость обратного, ничто, отличное от концептуального, не совершается чувствующим существом, поскольку чувствующее существо объективно есть лишь фантом, иллюзорная фигура. И ничто не совершается через психосоматический механизм как таковой, кроме производства иллюзорных образов и интерпретаций, так как их существованиетоже кажущееся, воображаемое, или иллюзорное. Все феноменальное существование гипотетично.
Все качества чувствующего существа — форма, восприятие, сознание, воля, знание ( , или скопления) — это выдумки ума, который «сам по себе», то есть как таковой, также лишь гипотетичен.Каждое действие, каждое его движение, в протяженности и продолжительности воображаемое таким образом, чтобы его можно было воспринимать органами чувств (то есть в рамках пространства и времени), сновидится, или воображается сновидящим, лишенным качества себя, объективного бытия, — другими словами, гипотетическим умом.Этот гипотетический ум есть Воспринимающее, Различающее Разделение ума в его субъективном аспекте, понимаемом феноменально, и Воспринимаемое, Различаемое Разделение в его объективном аспекте. Но воспринимаемое и есть воспринимающий, различаемое есть различающий, субъективный и объективный аспекты только кажутся двумя в проявленном.
Мы есть первое: мы кажемся последним, но в непроявленном они не два.Все сознаваемое — часть фантазии жизни, то, как мы представляем себя, — неотъемлемая часть этой гипотетической вселенной. Чувствующие существа полностью находятся в ней и никоим образом и ни в какой степени не отделены от нее, как они сами часто полагают, когда представляют себя инструментами, через которые формируется объективная вселенная, поскольку она формируется не через них, а вместе с ними — как одним из ее проявлений.Это легче понять на примере сна, который мы рассматриваем из состояния бодрствования, в то время как в сновидении-жизни мы по-прежнему спим. То есть «мы» — персонажи сна, феноменальные объекты сновидящего субъекта в сновидении жизни.
Наши снящиеся «я», кажущиеся независимыми, как в жизни, с позиции пробуждения видятся марионетками, начисто лишенными возможности собственного проявления воли. И само сновидение никак не зависит от них, они лишь элементы внутри него. Они, думающие, что живут и действуют независимо, — все снятся, они приводятся в действие так же полно и абсолютно, как марионетки приводятся в действие кукловодом. Такова наша кажущаяся жизнь, на этой кажущейся земле, в этой кажущейся вселенной.
Все, что видится во сне, — продукт сновидящего ума, субъектно-объектного процесса, называемого «причинностью», внутри сознания, в котором он возникает. Он неотделим от сознания, он — само сознание, и больше нет ничего, что ЕСТЬ. Но «сознание» по сути — всего лишь концепция: это не вещь, не объект, и потому не имеет субъекта. На него можно только указать как на Непроявленное, и даже такое указание будет лишь проявлением непроявленного.
Но эти элементы сновидения, обоих сновидений, не есть ничто в смысле полного отсутствия. С позиции «ноуменальности» они — нечто. Они — то же, что и тот, кому они снятся, что и То-Что-Сновидит их. Все в сновидении есть его сновидящий, а это, как мы видели, — субъективный аспект сознания, поскольку объект и есть субъект — субъект, наполняющий его, живущий в нем. Таким образом, это «нечто»,которым они являются, есть «все»: объективное, феноменальное все, которое субъективно, ноуменально, есть «ничто», но которое как «ничто» остается всем. Полное феноменальное отсутствие, которое есть полное ноуменальное присутствие. Все есть ничто, ничто есть все, поскольку ни то ни другое не существует и не не-существует, и только естъ-ностъ есть, не являясь ни бытием, ни не-бытием.Про воспринимающие существа можно сказать только, что они ЕСТЬ лишь как субъективный аспект сознания (не как объективный аспект), они сновидят вселенную, объективируя ее.
14. Кто может стать просветленным?
Нет никого, кто мог бы пробудиться! Чувствующие существа вообще не существуют как таковые, как указывал Будда в «Алмазной сутре», — так как они могут пробудиться? И что может пробудиться? Они концепции, мыслеформы, объекты — а объекты не могут ни заснуть, ни пробудиться! Какая чушь вся эта доктрина! Это все голословное утверждение, поскольку феноменально они видимости, а ноуменально они не спят.Субъективный элемент ума уже пробужден, и всегда был пробужден, не затрагиваемый какой-либо концепцией времени. Но сновидящий, в расщепленном сознании, очевидно, отождествляется с собственным видимым во сне объектом. Так что отождествленный личный сновидящий всегда должен пробуждаться: именно он всегда пробуждается, а не видимые во сне объекты. Для объектов сна не может быть никакого пробуждения в любом виде или степени сновидения.
16. Видение
Как может существовать «видение»? Конечно же, «видение» ложно, объект не там, он дома, «здесь». Я есть он, он есть я. Как тогда я «вижу» его? Там нет никакого объекта — следовательно, здесь не может быть никакого субъекта.Это все «видимость». Мой глаз и то, что за ним.Вывод прост и очевиден. Нет никого, чтобы «видеть», и «ничего», чтобы быть «увиденным». «Видимое» и есть «видящий», а «видящий» есть «видимое» — таково определение ноумена.
То же относится ко всем органам чувств, посредством которых воспринимается феноменальность.«Ноумен» не более реален, чем «феноменальность», поскольку и то и другое — просто концепция разделенного «ума» — шестого чувства, интерпретатора пяти остальных. И все, чем каждое является, — не «там», не «здесь» и вообще не «где».Ни имя, ни какое-то описание нельзя дать тому, что осталось, так как это по определению не объект, потому что, как абсолютная субъективность, оно не может увидеть само себя и, таким образом, не является «вещью», отличной от того, что объективировано как всякая «вещь», то есть вся феноменальность.
Таким образом, «это» — окончательное и абсолютное феноменальное отсутствие и отсутствие самой концепции «отсутствия», то есть абсолютное присутствие. Замечание: Феномены — это ноумен, объективирующий себя, или Ноумен есть субъект, объективирующий себя как феномены.
26. Почему мы не можем быть
Все существование объективно.Мы существуем только как объекты друг друга, и как таковые — только в сознающем нас сознании, поскольку наше восприятие друг друга есть действие сознавания в уме и никоим образом не подтверждает эмпирического существования сознаваемого объекта.
Наше объективное существование, таким образом, имеет место только в уме и, следовательно, чисто концептуально.Что касается субъективного существования — разве это не противоречие в терминах? Оно предполагает объективизацию субъекта, который как субъект-объект представляет гипотетическое «бытие», которым мы себя воображаем. Субъективно не может быть никаких «нас».Так, ясно демонстрируется наше тотальное «несуществование», кроме как в виде концепций в сознании.
27. Трансцендентность и имманентность
Я сновижу себя во сне, в котором появляюсь, но таковой, я не объективное (снящееся) явление, то есть не сущность.Пробуждается не объект, иллюзию несвободы вызывает отождествление сновидящего со своим объектом.Пробуждение — это исчезновение, растворение, пропадание объекта. Пробуждение — это конец видимости, испарение сна, или иллюзии.Пробуждение — это исчезновение феноменальности (объективного, всей объективности как таковой). Пробуждение — это обнаружение, что кажущееся объективным на самом деле «субъективно», и видимая сущность исчезла вместе со всей видимостью.
28. Цельное видение
Видеть феномены как ноумен — это истинное видение.Это означает видеть ноуменально, то есть в необъектной связи с «вещами», вместо феноменального видения, находящегося в объектной связи с «вещами».Видеть феноменально — значит видеть феномены как наши объекты.Видеть ноуменально — значит видеть феномены как самих себя, как все, чем они являются, как их источник и как наш источник. Это означает видеть их не как наши объекты, а как их субъект, не объективно, а субъективно, не как «внешнее», а как «внутреннее». Это воссоединение отделенного с целым, которое есть все, что мы собой представляем.Такое истинное видение, таким образом, является не-видением (одной вещи другой вещью), а в абсолютном смысле это и не видение, и не не-видение, поскольку нет ни объекта, чтобы его видеть или не видеть, ни субъекта — за неимением объекта.
Это слияние заново, воссоединение, переотож- дествление разъединенного, восстановление целостности расщепленного ума, возвращение к единости.
Вэй У Вэй – Неискушенно мудрые или Говорила сова кролику
«Неискушенно мудрые, или Говорила сова кролику» — последняя книга Вэй У Вэя. В ней указатели на нашу истинную природу в форме диалогов обычных и необычных животных. Читатель может узнать себя в этих коротких и иногда веселых набросках и извлечь пользу из того, что ему откроется.
Я есть Я, — ответила сова, щелкнув клювом, — и ты есть Я — кто бы ни произносил это. Нет абсолютно никакого «меня»: даже ты говоришь достаточно хорошо, чтобы не сказать «ты есть меня»!
Надо подумать, — пробормотал кролик. — Я поразмышляю над этим.
Ни в коем случае! — проухала сова, сверля кролика пронзительным взглядом. — «Размышлять» означает использовать расщепленный ум. Посмотри изнутри и увидишь — УВИДИШЬ, что все так и ЕСТЬ! Прекрати расщепляться и оставайся ЦЕЛЫМ!
Будучи нигде, Я везде, будучи везде, Я нигде, Поскольку Я не нигде и не везде,
Ни внутри, ни снаружи ни всего, ни ничего,
Ни вверху, ни внизу, ни до, ни после, с любой стороны всего и ничего.
Невероятно! — воскликнула сова. — Кто может любить, и что? Кто может ненавидеть, и что? Два самых бессмысленных слова в нашем языке!
Любые двое, — предположил кролик, — ты и я, например.
Абсурд, — продолжала сова, — как мы можем быть двумя?
А почему нет? — спросил кролик.
Потому что Я есть, а тебя нет, — заключила сова.
Но в пространстве-времени… — предположил кролик.
Ни в каком времени, — бросила сова, громко щелкая клювом в почти вертикальном падении.
Возможно, — сказал кролик, ныряя в свою нору, — но не в этот раз!
Я есть это-Я-есть, — сказала сова, — абсолютное Я, лишенное каких-либо объективных качеств.
Неужели? — фыркнул кролик, наморщив нос.
Объективно, Я есть все, что появляется в зеркале моего ума, что в абсолюте и есть Я.
Ты так совсем не выглядишь, — заметил кролик.
Ты смотришь только на то, что видишь, — ответила сова. — Ты, как обычно, смотришь не с той стороны.
Я вижу только то, что впереди меня, и, когда поворачиваюсь, то, что сзади.
Именно так, именно так, — ответила сова, — и ты видишь лишь то, чего нет!
Тогда где все это? — спросил кролик.
Внутри, внутри, — заверила его сова. — Все внутри. Вот увидишь! — добавила она, щелкая клювом и величественно хлопая крыльями, готовая к нападению.
Я Ум, в котором появляется мир, — сказала сова кролику.
Правда? — ответил кролик, срывая сочный одуванчик и теребя его уголком рта. — Эта мысль не приходила мне в голову.
Так и есть, — продолжала сова, — и мысли — не рыба, чтобы их могли ловить звери или люди.
Почему? — спросил кролик.
Они не объекты, — заявила сова, щелкнув клювом.
Тогда что они такое? Субъекты?
Такой субъект был бы объектом.
Почему?
Потому что ты делаешь его таковым.
А могут мысли ловить сами себя?
А рыба может? — ответила сова.
Тогда кто может их поймать? — спросил кролик.
Вопрошающий и есть ответ.
Как всегда!
Как всегда.
И кто же это?
Ум, в котором появляется Вселенная, — сказала сова сурово.
И что это такое? — спросил кролик.
Я, — заявила сова, — даже если ты произносишь это!
Мое отсутствие — это то, что Я есть, — сказала сова, — и это было названо «Пустотой».
Да? — заметил кролик, пожевывая аппетитный чертополох.
Когда Я отсутствую, Вселенная присутствует, — продолжила сова, — и даже тебе будут рады.
Как мило! — ответил кролик, вежливо подпрыгивая. — Но где?
Здесь, — бросила сова решительно, — абсолютно ЗДЕСЬ.
Но где конкретно это находится?
Там, где Я есть, а именно, где Я была изначально и всегда, — резко ответила сова.
Тогда где буду я? — с беспокойством спросил кролик.
Здесь, конечно ЗДЕСЬ! Где же еще ты можешь быть?
Но откуда там, где есть ты, возьмется место для нас обоих? — спросил кролик наивно.
Ты будешь присутствовать в отсутствие меня, — терпеливо объяснила сова.
Не понимаю, как это может быть, — ответил кролик.
Поймешь, поймешь! — заверила его сова, готовя свое отсутствие. — Я прослежу за этим.
Как Я могу любить тебя ? — сказала сова кролику. — Я есть то, что ты ЕСТЬ.
Неужели? — ответил кролик, изящно обгрызая одуванчик.
Как ты можешь ненавидеть меня ? — продолжала сова. — Ты есть то, что Я ЕСТЬ.
Никогда не замечал этого, — сказал кролик задумчиво.
А как может быть иначе? — сказала сова. — Чем бы мы ни были — Я ЕСТЬ.
С каких пор? — спросил кролик. — Это случилось недавно?
Так было всегда, — ответила сова, — «Времени» нет.
Тогда где это случилось?
Везде. «Пространства» нет.
Значит, мы действительно одно? — обрадовался кролик.
Разумеется, нет, — оборвала его сова, — нет никакого «одного».
Тогда что есть? — спросил кролик нерешительно.
Ничто! — сурово заявила сова.
И что? — спросил кролик озадаченно.
И то — жизнь! — сказала сова, хлопая огромны ми крыльями и щелкая клювом. — Как говорят Мастера: «Когда я голоден, я ем, когда устал — сплю!»
Эта модная привычка «жить и умирать» довольно утомительна! — вздохнула сова, устало потягивая крыльями.
А мне нравится, — ответил кролик.
Ты имеешь в виду, я полагаю, что думаешь, что тебе это нравится.
А разве может быть иначе?
Думание — всего лишь концепция в расщепленном уме, — сказала сова. — В этом нет ничего истинного.
Но я и правда счастлив, — настаивал кролик.
Чепуха, чепуха, — бросила сова, — нет никакого «тебя», чтобы быть чем-то, и нет никакого «чего- го», чтобы ты мог им быть!
Жаль, — вздохнул кролик, — а я всегда думал, іто есть.
Думал! Думал! — воскликнула сова с неодобрением, повернув голову на девяносто градусов. — Бесполезная привычка, повсеместно порицаемая Мудрецами.
Кто такие эти Мудрецы, которые не дают себе груда думать, и как они мудрят?
Те, кто постиг, — объяснила сова коротко, — являют собой переход в более высокое измерение.
И что же это такое?
Дальнейшая область размерности — видения, — объяснила сова.
И как это действует? — спросил кролик.
Концептуализация там исключена, — сказала сова. — Расщепленный ум, таким образом, целостен.
И что это дает? — спросил кролик.
Они видят прямо, конечно же, — ответила сова, повернув голову обратно и уставясь на кролика своими сияющими глазами, — и тогда, конечно же, «они» отсутствуют.
И что? — задумчиво пробормотал кролик, чувствуя легкое беспокойство. — Я имею в виду, что тогда присутствует ?
Присутствует? — спросила сова. — Как что? Все, конечно!
Все? — воскликнул кролик, подскочив от неожиданности. — Как такое может быть?
В мое концептуальное отсутствие, — заухала сова, — всякому и каждому рады ЗДЕСЬ, где я ЕСТЬ, — и где они будут Абсолютно дома!
Иногда мне интересно, — сказал кролик, — почему ты предпочитаешь луну солнцу?
Профессиональная привычка, — ответила сова. — Когда Я сияю прямо через дневной свет, другие делают то, что должно быть сделано. Когда Я сияю непрямо через лунный свет, я сама присматриваю за вещами.
Вещами — вроде тебя? — предположил кролик, шаловливо подпрыгнув в воздухе.
Все «вещи» — это проявления того-что-есть- Я, — сказала сова сурово, — растянутые в концептуальном пространстве-времени в интегральном уме.
В самом деле?! — сказал кролик, пробуя сочный листочек клевера. — Должно быть, им от этого очень хорошо!
Рада, что ты так считаешь, — ответила сова, — но в относительности, когда мой ум расщеплен, также должна присутствовать видимость страдания. Если бы позитивное и негативное были равны, они бы уравновесили друг друга, и результатом стало бы равновесие, то есть воссоединение.
Так вот почему мы страдаем! — сказал кролик. — Вот почему существует несчастье!
Не существует ни счастья, ни несчастья, — ответила сова. — Не существует взаимозависимых противоположностей. Это концептуальные суждения, уничтожающие друг друга во взаимном отрицании.
Тогда что они такое? — спросил кролик.
А что такое ты ? — ответила сова. — Что есть все чувственное восприятие, все познание, суждение, различение?
То, что делает это, я полагаю, — предположил кролик, — я, например.
В этом случае ты лишь воспринимаемое, — заухала сова, — просто объект в уме.
Тогда что воспринимает воспринимаемое? — спросил кролик.
Я, — ответила сова. — Я, всегда Я.
И к кому или чему относится это «я»? — осведомился кролик, в раздумье подергивая носом.
К кому или чему? — переспросила сова. — Сказать тебе?
Да, пожалуйста! — попросил кролик.
Хорошо, — сказала сова, — слушай и услышишь. — Она расправила крылья, вытянула шею, и лес загудел эхом ее громогласного ответа. — К-ко-о- му-у, к-ко-о-му-у, к-че-му-у-у!
Если бы ты сказала это просто, — заметил кролик, — возможно, я бы и смог понять.
Просто что? — спросила сова.
Просто сказала бы это в десяти словах.И шести достаточно, — резко сказала сова.
Ну тогда в шести, если шести хватит.
Шести слишком много, но тебе они нужны.
Как скажешь, — вздохнул кролик, — так какие они?
Я, кто есть ничто, — есть все, — сказала сова.
Как ты можешь быть одновременно и тем и другим, когда не являешься ни одним из них?
Я есть они оба именно потому, что не являюсь ни одним из них.
Тогда чем являюсь я?
Из-за того что ты думаешь, что являешься чем- то, ты не являешься ничем.
И что? — спросил кролик.
И то — ты страдаешь, — ответила сова, решив пообедать.
